Стратегическая угроза в Стратегическом плане

15 сентября 2023 г. Генеральный прокурор Андрей Костин утвердил Стратегический план по реализации полномочий органов прокуратуры в сфере уголовного преследования за совершение международных преступлений на 2023-2025 годы (Стратегический план). Появление этого документа является хорошим знаком, поскольку свидетельствует, что уголовные производства по международным преступлениям получают особое внимание со стороны органов прокуратуры. Жаль только, что Стратегический план появился на десятом году с начала российской вооруженной агрессии против Украины. Вдвойне жаль, что Стратегический план дает слишком много поводов для критики.

Основным недостатком Стратегического плана является то, что в нем не нашлось места описанию проблем, которые, по мнению Офиса Генерального прокурора (ОГП), существуют в текущей практике по делам о международных преступлениях. Для сравнения, в преамбуле Комплексного стратегического плана реформирования органов правопорядка как части сектора безопасности и обороны Украины на 2023-2027 годы проблемным аспектам деятельности органов правопорядка посвящен отдельный абзац. Отсутствие подобного фрагмента в Стратегическом плане изначально подрывает его вес и значение. Без понимания того, что ОГП считает достижением практики по делам о международных преступлениях, а что неудачей, сложно оценивать обоснованность и целесообразность большинства провозглашенных в Стратегическом плане целей, задач и ожиданий. Например, правоохранительными органами Украины зарегистрировано более 100 тысяч производств по делам о военных преступлениях, совершенных российскими военными, однако приговоры вынесены только в считанных десятках производств. Считает ли ОГП это достижением или проблемой? Вызывают вопросы и отдельные положения Стратегического плана, например:

а) как следует из его названия, план касается уголовного преследования международных преступлений. При этом в плане уточняется, что для его целей международными являются преступление геноцида, преступление агрессии, военные преступления и преступления против человечности, связанные с международным вооруженным конфликтом на территории Украины. Однако в дальнейшем во вступлении указывается, что к числу международных преступлений относится экоцид, хотя, согласно международному праву и даже согласно законодательству Украины, он не является проявлением ни одного из четырех вышеупомянутых преступлений.

б) п. 1.3. стратегических целей и задач предполагает инициирование принятия изменений в законодательство, обеспечивающее эффективное уголовное преследование за международные преступления. Во-первых, означает ли декларирование такой задачи то, что действующее законодательство не позволяет эффективно осуществлять уголовное преследование международных преступлений? Эта неясность также очень хорошо показывает, что отсутствие в Стратегическом плане раздела с описанием имеющихся проблем является его серьезным недостатком. Во-вторых, как следует из недавно проведенного Украинским Хельсинкским союзом по правам человека опроса украинских прокуроров, большинство из них не видят необходимости внесения изменений в законодательство для улучшения эффективности расследования международных преступлений в Украине. Это не может не вызывать вопроса о том, находятся ли ОГП и его подчиненные “на одной странице” в вопросе преследования международных преступлений;

в) в п. 4.1. стратегических целей и задач речь идет о предоставлении эффективной помощи Международному уголовному суду (МУС), Специальному международному трибуналу по преследованию преступления агрессии, а также иностранным судам по совершению уголовного преследования за международные преступления, совершенные в Украине, согласно принципу комплементарности. Однако откуда в ОГП уверенность в том, что Специальный трибунал, создание которого только обсуждается, будет действовать подобно МУС на основе принципа комплементарности, отводящего юрисдикции международного судебного учреждения вспомогательный (субсидиарный) характер по сравнению с национальной юрисдикцией? Истории интернационального уголовного правосудия известны и другие модели соотношения государственной юрисдикции и юрисдикции интернациональных судебных учреждений. Что же касается распространения принципа комплементарности на уголовные производства, осуществляемые иностранными судами, то это выглядит правовым нонсенсом, поскольку международное право не содержит правил, которые ставили бы одну национальную юрисдикцию в комплементарное положение относительно другой в вопросе преследования международных преступлений.

Впрочем, наиболее проблемным выглядит задекларированное в п. 1.5. Стратегического плана “внедрение системы определения приоритетности и отбора уголовных производств на основе четких и прозрачных критериев”. Специальный докладчик ООН по продвижению истины, правосудия, возмещению вреда и гарантий неповторения в своем докладе разграничивает определение приоритетности и отбор уголовных производств, подчеркивая, что определение приоритетности предполагает предоставление одним производствам большего внимания, чем другим, с учетом объективных критериев (большая тяжесть преступления, возможность судебного разбирательства при присутствии обвиняемого, высокое должностное положение подозреваемых и т.п.), а отбор — разграничение случаев, подвергающихся уголовному преследованию, и случаев, которые не подвергаются уголовному преследованию вообще. В аспекте расследования и преследования международных преступлений стратегия отбора производств выглядит крайне сомнительной из-за своего явного противоречия принципу предотвращения безнаказанности подобных злодеяний, который нашел воплощение во многих источниках международного права.

Возможно, ОГП вкладывает в понятие “определение приоритетности” и “отбора” уголовных производств какое-то другое содержание, однако при отсутствии специальных объяснений текст Стратегического плана создает впечатление, что целью органов прокуратуры является установление барьера между случаями международных преступлений, которые будут расследоваться, и теми, которые расследоваться не будут. К сожалению, совершенно непонятно, как это согласуется с многочисленными обязательствами Украины по предотвращению безнаказанности деяний, являющихся международными преступлениями, вытекающими из международного уголовного и гуманитарного права и международного права прав человека? Невыполнение Украиной этих обязательств путем отбора уголовных производств будет давать потерпевшим от деяний, которые не будут расследоваться и преследоваться, основания выдвигать Украине обоснованные юридические претензии, например, путем обращений в Европейский суд по правам человека. Так же непонятно и то, учитывая какие конституционные и законодательные положения ОГП считает себя полномочным ввести отбор уголовных производств по делам о международных преступлениях?

Да и вообще идея с отбором уголовных производств выглядит особенно странно в контексте того, что Стратегический план касается не международных преступлений, не имеющих связи с Украиной, а, наоборот, преступлений, совершенных на территории Украины или против граждан Украины. Если ОГП ориентировался на то, что собственную стратегию отбора дел имеет Офис Прокурора МУС, то это в корне неверная параллель, поскольку МУС был задуман как “суд последней надежды”, который по определению не будет расследовать абсолютное большинство дел, которые потенциально охватываются его юрисдикцией, преследовать и наказывать, в то время как основное бремя по предотвращению безнаказанности международных преступлений должны нести государства, признавшие юрисдикцию МУС.