История повторяется?

В середине декабря 2023 г. исполнилось восемьдесят лет со времени так называемого Харьковского процесса, по итогам которого приговором Военного трибунала 4-го Украинского фронта были приговорены к смертной казни немецкие граждане В. Лангхельд, Г. Риц, Р. Рецлав и советский гражданин М. П. Буланов.

Обвиняемые были признаны виновными в многочисленных пытках и убийствах гражданских лиц и военнопленных на оккупированной нацистами Харьковщине. Харьковский процесс занимает важное место в серии процессов, организованных советской властью во время и после Второй мировой войны в связи со зверствами, совершенными на оккупированных территориях СССР или против советских граждан за пределами территории СССР. В частности, процесс стал первым случаем наказания представителей нацистского режима. Причем речь идет не только о первом подобном судебном процессе на территории СССР, а вообще о первом таком процессе в мире.

В марте 2022 года бывший Министр обороны Украины Алексей Резников высказал идею о том, что судебный процесс над российскими гражданами, виновными в совершении военных преступлений на территории Украины, должен состояться в Харькове как дань Харьковскому процессу 1943 года. Однако, проведение символической параллели между современными процессами по делам о военных преступлениях и Харьковским процессом выглядит не слишком уместно, если присмотреться внимательнее к последнему из них.

Во-первых, правовое качество Харьковского процесса крайне сомнительно с точки зрения современных стандартов уголовного судопроизводства. Харьковский процесс, конечно, не был абсолютным произволом. Например, он носил открытый характер (в частности, процесс посетили и иностранные журналисты), а осужденные смогли воспользоваться услугами защитников. Однако, с другой стороны, есть целый ряд аспектов, которые делают этот процесс неприемлемым с точки зрения сегодняшнего дня:

• правовым основанием осуждения обвиняемых на Харьковском процессе стал Указ Президиума Верховного Совета СССР “О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и пытках советского гражданского населения и пленных красноармейцев, для шпионов, предателей Родины” от 19 апреля 1943 г. (Указ от 19 апреля 1943 г.), который никогда не был официально опубликован;
• процесс длился с 15 по 18 декабря 1943 г., то есть чрезвычайно быстро, а 19 декабря этого же года приговор был приведен в исполнение. При этом, согласно Указу от 19 апреля 1943 осужденные не имели права на обжалование приговора.

Для Украины, как и любого другого государства-участника Европейской конвенции по правам человека 1950 года, подобная практика выглядит неприемлемой, поскольку она явно противоречит статьям 6 (Право на справедливый суд) и 7 (Никакого наказания без закона) этой Конвенции.

Во-вторых, сложно сказать, что Харьковский процесс был процессом о военных преступлениях в современном понимании этого понятия. Согласно Указу от 19 апреля 1943 г. за пытки и убийства гражданских лиц и военнопленных из числа советских граждан подлежали наказанию немецкие, итальянские, румынские, венгерские и финские граждане, а также коллаборанты из числа советских граждан. Говоря на языке современного международного гуманитарного права (МГП), Указ предусматривал наказание только за преступления, совершенные:

• в контексте одного конкретного вооруженного конфликта между СССР, с одной стороны, и Германией, Италией, Румынией, Венгрией и Финляндией, с другой стороны;
• против лиц, относящихся к стороне вооруженного конфликта, принявшей Указ (СССР);
• лицами, принадлежащими к противоположной стороне вооруженного конфликта (Германии, Италии, Румынии, Венгрии и Финляндии).

Современное МГП, однако, основывается на принципе равенства сторон вооруженного конфликта, предусматривающего, что правила МГП применяются одинаково ко всем сторонам любого вооруженного конфликта. Как следствие, в современных источниках международного права, например, в статье 8(2) Римского устава Международного уголовного суда, военные преступления характеризуются безотносительно того, в связи с каким конкретно вооруженным конфликтом они были совершены, и безотносительно принадлежности обвиняемых и потерпевших к определенной стороне вооруженного конфликта. Кроме того, в настоящее время военные преступления понимаются как преступления, прежде всего нарушающие нормы международного права, а Указ от 19 апреля 1943 года с его акцентами на принадлежности потерпевших только к одной стороне конкретного вооруженного конфликта, а субъектов преступления — к его противоположной стороне, скорее свидетельствует не о международном, а о “внутригосударственном” характере упомянутых в Указе преступлений.

В-третьих, восемьдесят лет спустя Харьковский процесс выглядит не столько актом правосудия, сколько средством политического давления советского руководства на своих союзников. 30 октября 1943 года, то есть за полтора месяца до начала этого процесса, Великобритания, США и СССР провозгласили так называемую Московскую декларацию, определяющую правовую рамку ответственности граждан Германии и союзных ей государств за зверства, совершенные во время Второй мировой войны. Согласно Декларации решение вопроса об ответственности главных преступников откладывалось на будущее. Впоследствии способом решения этого вопроса стало создание в 1945 году Нюрнбергского трибунала. Относительно преступников низшего ранга подписанты декларации высказали следующую позицию:

• эти лица должны предстать перед судами тех государств, на территории которых они совершили зверства;
• судебные процессы должны пройти после окончания войны.

Таким образом, инициировав Харьковский процесс до окончания боевых действий, советские власти откровенно вышли за рамки этих договоренностей. Этот шаг вызвал беспокойство Великобритании и особенно США в связи с возможными зеркальными действиями нацистского режима в отношении британских и американских военнопленных. Если за советскими военнопленными немецкая власть фактически не признавала никаких прав, массово пытая и убивая их, то обращение с американскими и британскими пленными в целом было лучше, хотя и оно далеко не всегда соответствовало нормам тогдашнего МГП. Следовательно, возможные уголовные преследования существенно ухудшили бы положение пленных британцев и американцев.

Правительства Великобритании и США оказались в сложном положении, ведь публичная критика Харьковского процесса могла бы помешать единству союзников, а игнорирование односторонних действий СССР могло бы повредить интересам находившихся в плену граждан этих государств. В итоге советское руководство среагировало на непубличные сигналы, полученные от союзников, и последовавшие после Харьковского процессы над немецкими военными произошли уже в декабре 1945 года. Этот шаг, однако, выглядит не столько проявлением доброй воли, сколько уступкой в искусственно созданной проблемной ситуации ради достижения более сильной переговорной позиции по другим вопросам.

Таким образом, Харьковский процесс, безусловно, достоин изучения в историческом плане, однако вряд ли следует рассматривать его как символический фундамент для современных процессов по делам о военных преступлениях.