Разрушенные дома и судьбы на Черниговщине

Больше всего, что поражает на деоккупированных территориях — это люди. Сильные, несокрушимые люди, продолжающие жить, несмотря на личные трагедии. Они ссорятся в очереди на прием в сельсовет, покупают землю для фермерского хозяйства во время войны, заваривают чай с конфетами, чтобы согреться в отсутствие отопления, ведут свой маленький бизнес из магазинчика, где недавно установили генератор, поэтому отключение света — больше им не страшно. Они пугаются отдаленных звуков взрывов, хотя и знают, что это местные взрывотехники проводят работы. Они возвращаются домой из-за границы и приступают к работе. Они, может, иногда плачут, но живут. И смеются — искренне, отчаянно смеются, и ты, приехавший из относительно благополучного сейчас Киева, стыдишься своих минутных приступов депрессии из-за отключения света или очередного обстрела.

Так что эта публикация будет о людях и для людей. О том, как они выжили и пережили. Утром к юристам ХПГ стоит очередь именно таких людей — у каждого за плечами трагедия. Все они — из Ивановской территориальной общины Черниговской области, которая больше всех в регионе пострадала от российского вторжения. Первой на прием заходит женщина, у которой был расстрелян сын. Прямо на ее глазах расстреляли — в первый день российской оккупации вошли во двор, направили автомат и выстрелили. Совершенно не говорили с ним. Ее сын не был военным, полицейским или даже общественным активистом. Единственная причина, почему его застрелили, — он был мужского пола. Она, как и некоторые другие, соглашается дать интервью. Она хочет, чтобы весь мир узнал ее историю.

Другая потерпевшая приходит с маленькой дочкой. Дочери — год и одиннадцать месяцев, ее отец погиб полгода назад, просто выйдя на улицу. Его застрелили за то, что он украинец. Женщина ласкает дочь и кормит “казёнными” конфетами со стола работницы сельсовета. Она на первый взгляд обычная, красивая, счастливая. Если не знать, что там: в ее документах в папке.

Еще одна потерпевшая рассказывает, как ее дочь и двое внуков пытались эвакуироваться из захваченного села. Они ехали вроде бы безопасной дорогой, но ошиблись — и теперь у женщины не осталось ни дочери, ни внуков. На вопрос, с кем она сейчас проживает, женщина начинает плакать. Ей больше не с кем жить.

Пострадавшие показывают фотографии погибших родственников, которые делала полиция. Некоторые сами были на эксгумации. Трудно представить, как им смотреть такие снимки, и как их показывать документаторам и не плакать. У некоторых родственников хоронили соседи посреди огорода, но не сразу, а когда россияне разрешили. “Хорошо хоть март был холодный…” — подитоживает один мужчина.

Дальше на прием приходит 76-летняя бабушка и все время шутит так, что смеется вся приемная сельсовета. Во время артиллерийского обстрела бабушка получила тяжелое ранение. О ранении она тоже шутит. Веселит всех вокруг постоянно, односельчане говорят: даже танцует часто на улице. Ее знает вся деревня и любят все местные детишки.

Другая раненая восторженно рассказывает, что на лечение россияне вывозили ее мужа в Беларусь, а там белорусские медики выдали им выписку из больницы на украинском языке, да еще с надписью “Слава Украине!”, демонстрируя тем самым свою приверженность украинскому народу.

Еще одна раненая, которой иностранные хирурги чудом спасли ногу, наоборот жалуется: местный травматолог отказывается оформлять группу и говорит, что она не инвалид. На самом же деле хочет денег, по словам женщины.

В селе наши юристы и документаторы работают до темноты и даже в темноте, потому что несколько раз за время приема выключают свет. В помещении сельсовета очень холодно, потому что нет отопления. Окна выбило во время активных боевых действий в деревне, и их так и не вставили. Тогда российский снаряд разрушил соседнее здание — клуб, а здание сельсовета выстояло.

На вопрос, почему до сих пор нет окон, сельская голова объясняет, что не стоит вставлять окна в сельсовете, когда многие из ее односельчан не имеют возможности застеклить свой дом. Сразу понимаешь, что эта женщина действительно болеет за свою общину. Она и сама пережила личную трагедию, но говорит о ней неохотно.

Закончив прием, документаторы отправляются фиксировать разрушения на территории общины. Поездка по общине занимает достаточно много времени. Наиболее повреждены шесть сел. На их осмотр уходит почти целый день. На первый взгляд кажется, что села не очень пострадали, однако на самом деле в общине полностью разрушено 271 домов, еще столько же — частично повреждены. Конечно, за полгода силами людей многое восстановлено, однако вряд ли удастся восстановить все — есть дома, просто непригодные к жизни.

По селам гуляют люди, провожающие автомобиль мониторов заинтересованным взглядом, однако вопросов не задают: знают, что приехали гости из Харькова. К гостям в общине относятся благосклонно: предлагают горячий чай и картошечку.

Наконец, поздним темным вечером по дороге в Чернигов нас встречает блокпост. Пока один из военных внимательно проверяет документы документаторов, другие — увлеченно играют в снежки. Идет ледяной дождь, дорогу покрывает ледовая глазурь, а они скользят, смеются и продолжают игру.

Глядя на них и на всех этих людей на Черниговщине, понимаешь: наша страна непобедима. Мы научились жить на полную даже во время войны. Даже после пережитых трагедий.