“На нашей улице все дома были разрушены” — житель Рубежного

Я — Куценко Кирилл из города Рубежное Луганской области. Переехал более двух месяцев назад во Львовскую область, в город Сколе, дворец Гределей. Уехал, потому что сначала разбомбили нашу квартиру, потом дом бабушки, и жить без света, газа, воды и еды стало невозможно. Выезжали под обстрелами как могли, кто куда.

Вы чувствовали приближение войны, которая началась 24 февраля?

В целом, следил за новостями, а где-то за две недели до начала войны, колонна наших танков проехала на Варваровку — это ближайшее к нам село. Я говорил всем, что скоро что-то начнется, но никто не верил. В первый день войны у нас ничего особенного не происходило. Пятого-шестого марта захватили Варваровку и пошли на Рубежное. Я жил в Шестом микрорайоне, напротив Варваровки. Седьмого марта, в 11:00 утра в мой дом прилетел снаряд. Мы с девушкой, мамой и сестрой успели спуститься в подвал. Только спустились — он и прилетел. Приблизительно через полчаса все закончилось. Я поднялся, открыл дверь и увидел, что все разворочено. И две пробоины в балконе. Мой дом стоял ребром, а прилетело с другой стороны. Рядом стоял еще один дом, там было прямое попадание в четвертый этаж и много убитых. Кого-то завалило, кого-то ранило. Приезжали МЧСники: сказали, где-то завалило подвал с людьми, но я знаю, что их спасли. На следующий день мы поехали к бабушке. У нее был частный дом, разделенный на четырех хозяев. Там поселились я, бабушка, дедушка, мама, ее друг, сестра, а за стеной жила соседка. Ей был 91 год. У Красного Креста не было возможности кормить и поить ее. Но у нее был газ. И пока он был, мы готовили и кормили ее. А потом, семнадцатого-восемнадцатого марта, обстреляли нашу улицу. Рядом с нами был техникум, в котором стояли ЗСУшники, их сильно обстреливали. Еще рядом была Новая Почта и бомбоубежище, где прятались люди. Там не было ни одного солдата. Россияне обстреливали наш район, ЗСУ и Новую Почту. Потом наши парни отошли намного дальше, но они (россияне) весь район зачистили до основания. Они сначала просто проехали на танке, увидели, что никого нет, но все равно сравняли с землей. Началось с того, что прилетело в соседний двор, загорелась крыша, дом сгорел, все что смогли, мы вынесли во двор. У соседей была машина. Их не было, мы ее с трудом завели и как-то выехали под обстрелами. Потом вернулись: ни двора, ни наших вещей уже нет. Две ракеты прилетели аккурат во двор.

Как проходили боевые действия в Рубежном?

С одной стороны стояли наши, с другой — россияне, а мы — в центре. Они обходили друг друга по кругу. Наши парни очень долго держали оборону города несмотря на то, что почти два месяца были практически взяты в кольцо на окраине Рубежного. Там уже не было мест для ведения боев. Просто пустыри из-за сильных обстрелов.

Кстати, когда мы добирались к ДК на Южном, оттуда должен был быть зеленый коридор. Мы уже подъезжали, а россияне стали стрелять в направлении зеленого коридора, хотя была договоренность. Попали в угол ДК, но никого не убили.

Вы были свидетелем разрушений гражданских объектов?

На нашей улице все дома были разрушены. Улица Берестова 52 (это дом моей бабушки) и почти каждый дом на нашей улице. В каждый дом что-то прилетело, потому что нашу улицу обстреливали много раз. Дом нашей бабушки продержался дольше всех. В доме напротив, у соседей не было крыши, дважды попали во двор. Сначала слабенько попали: только забор разлетелся. А потом уже так, что вылетели окна и крыша. Район возле парка, парк и техникум — почти все разрушено. В здании Новой Почты, где прятались люди, сотрудники ГСЧС поставили генераторы, сделали место для зарядки телефонов (пока еще была связь), там можно было набрать воды, потому что бегать далеко за водой было страшно. Был случай, когда люди стояли возле автостанции, заряжали телефоны, набирали воду, прилетел снаряд и — около двадцати погибших. Я не знаю, как они стреляли. Не думаю, что промахнулись. Танк ездит, знает, что военных нет, и стреляет прямо по домам.

“Промышленный город разрушен до основания, уцелевших строений нет, многие дома невозможно восстановить. Во дворах — кладбище. До войны здесь проживало более 60 тысяч жителей, работали на заводах, в бюджетной сфере, в развитом малом бизнесе”, — глава Луганской ОВА Сергей Гайдай.

Вам известно про другие преступления россиян против гражданского населения?

На нашей улице жила бабушка, она сидела с нашей соседкой тетей Тасей. В ее дом попал снаряд, сорвало крышу, а ей осколком поранило руку. Мой дедушка повел ее в ГСЧС на Новую Почту под обстрелами, чтобы ей хотя бы забинтовали руку и промыли водой, потому что у нас была только кипяченая из снега. На Новой Почте кормили, там было много людей и комнат. ГСЧС даже поставили телевизор, как-то поймали украинские каналы. Я не знаю, как они это делали. С бубнами плясали, наверно, чтобы можно было услышать какие-то новости, потому что не было никакой информации, что и где происходит. У меня, например, дядя до сих пор с семьей в Мариуполе. Их дом стоит, а все разрушено …

Как вы находили продукты во время оккупации?

За водой мы бегали на Новую Почту. Что было в подвале (консервация), то и ели. Потом, когда город уже разбомбили, был бой в центре возле автостанции. Там у нас был магазин “Семья”, его разбомбили до основания, продукты лежали прямо на улице. Мы ходили, собирали. У соседей было что-то, кто что нашел. Соседи знали, что у нас маленький ребенок. Ну, как маленький … Семь лет, но все же … Поэтому, они нам приносили то яблоки, то еще что. У меня были сигареты, я менял их на муку и хлеб. Сначала — на муку, потому что хлеба не было. Каждый день мама выходила и на костре готовила лепешки и суп. Потом узнали, что у нашей соседки есть газ. Откуда он шел — непонятно, но мы стали готовить у нее. На улице сидеть было страшно, потому что сидишь, а пули над головой пролетают. Ужас!

Бегали в город с маминым другом Александром, искали еду: что-то нашли в нашей квартире, которую до этого разбомбили, что-то у соседей, знакомых. Наскребли по всему городу и побежали назад, обходя парк. Через него было бы быстрее, но мы знали, что там стоят наши, и если его начнут обстреливать, то … Их начали обстреливать, и не только их, но и ближайшие районы. Метрах в десяти-пятнадцати от нас пролетел снаряд. Мы с Александром успели за секунду спрятаться в гараже. Пересидели. Потом забежали в какой-то дом, снова пересидели. Он никогда не курил, но в тот момент закурил. Под обстрелами добрались до дома.

В последнее время было тяжело с едой, почти ничего не было. Варили похлебку из сала и какой-нибудь крупы. Немного крупы, макароны, кожа да кости, которые собакам давали. То и варили, потому что уже ничего не было.

Как вам удалось выехать с оккупированной территории?

Мы жили в поселке Южный, это часть Рубежного. Пришло сообщение от девушки, которая выехала на Западную Украину раньше. Она написала, что выехала в Сколе. Почти каждые день были зеленые коридоры из Южного. Мы с дедом собрались. Ну, как собрались … Нам дали воды, я взял два яблока, а больше ничего не было. В чем были … Вещей у нас тоже уже не было, нам здесь их дали. Сели с дедом на велосипеды и поехали. Пока я ждал автобус и зеленый коридор, дед проведал двоюродную бабушку, она тоже жила неподалеку. Связи не было, ничего не было, мы не знали, кто из родных жив, а кто — нет. Узнали, что она жива. Дед поехал к маме и моей бабушке. Я выезжал сам. Сначала мы ехали во Львов, с пересадками, потом из Львова сюда, в Сколе, а потом, примерно через три дня, приехала моя двоюродная бабушка. Мама с сестрой, другом, братом, семьей друга, дедушкой и бабушкой выехали в Днепр.

Кто-то из ваших знакомых остался в Рубежном?

Когда приехал сюда, стал обзванивать друзей. Многие выехали, но многие остались в Рубежном. Если раньше была какая-то связь, недавно уничтожили последнюю вышку, которая ее худо-бедно поддерживала. Раньше можно было хотя бы в поле выйти позвонить, а теперь — никак не дозвонишься. Выехал мой друг с мамой, они сейчас в Киеве, насколько я знаю. Его отчим приехал к ним позже. Они не знали, где он. Я так понял, что в Рубежном его взяли в плен. Били, допрашивали: “Где находятся эти точки? Где что находится?” У другого друга (я его имя называть не буду), убили отца. Осколок попал ему в руку. Они пытались выехать через российскую сторону, но не успели. Многие друзья успели выехать через российскую сторону, потому что не было выбора. У кого-то дома уже не было, у кого-то еды. Пришлось выезжать. Некоторые друзья смогли выехать в сторону Украины. Это чудо! Я просто был близко к украинской стороне, а некоторые выезжали уже после того, как закрыли зеленый коридор и начали сильно стрелять. И раньше сильно стреляли, а потом еще сильнее начали. Говорили, что стали попадать в химические цистерны. У нас был подрыв химических цистерн, от которых шел розовый дым. Через леса, через поля, люди доходили до украинской стороны.

Отличались ли события 2014 года от событий 24 февраля?

В 14-м году россияне хотели затопить Рубежное, взорвали мост через Северский Донец, пытались зайти с двух сторон, но наши отбили город. Тогда повредили некоторые дома, пострадал дом моего друга. Из миномета ударили по крыше, но снаряд не разорвался. Просто мина пробила крышу и еще три месяца находилась там. Потом он поднялся за чем-то, увидел, что-то торчит и вызвал ГСЧС. У кого-то были разбиты окна. Знаю, что в 2014 кого-то убило, но это было только на окраине. Нас не захватили, наши ребята отбили город. За полгода-год мост восстановили, поставили блокпосты и все. Другие города больше пострадали.

Северодонецк — ближайший к нам город. Его тоже хотели завоевать в 2014-м, но там был завод химической промышленности, а у нас — завод “Зоря”, который производил взрывчатку для строительства. Сказали, если попадут — будут сильные взрывы. Сейчас их это не остановило. Они разбомбили “Зорю”. Хорошо, что с завода почти все вывезли. Но все равно, когда в него попали, был сильный взрыв.

Притесняли ли русскоязычное население в Рубежном?

Если честно, в 14-м году у нас началась украинизация. Русский язык уже не преподавали в школе, а если где-то преподавали, то в качестве иностранного языка. Не было русскоязычных классов. Но все равно навязывали российскую идеологию: “Вас там “бандеры” съедят. Мы — Украина, но та Украина нам не друзья”. Забивали нам голову. Хоть и была украинизация, но пытались доказать, что россия — тоже хорошо. В Рубежном почти все русскоязычные, почти вся Луганская область — русскоязычные, но никто нас не ущемлял. Когда я приехал во Львов, сначала говорил на русском языке. Никто слова плохого не сказал. Нас нормально приняли, накормили, дали приют, одежду. Когда я начал работать здесь, разговаривал на русском. То, что рассказывают в русских новостях “Бандеры всех там съедят”, — это бред. Тут живется намного лучше, чем у нас жилось, потому что люди здесь добрые, люди помогают.