“Сашу и Василия Васильевича убило при обстреле, а Славика и Николая застрелили россияне”, — житель села Мощун

Николай Андреевич Костенко живет в селе Мощун на Лесной улице.

— Вы думали, что может начаться полномасштабная война?

— Я про это думал еще с 2014 года. Я думал реально, что они пойдут дальше. Потому что я не смотрел сериалы, я читал новости, сопоставлял все. Я знал, что они пойдут дальше. Я всем говорил, что пойдут.

— Вы готовились к войне?

— Ну, уже 24-го числа собрали тревожный чемоданчик, документы. Я когда проснулся, еще ничего не знал про войну. Я узнал, когда уже летели вертолеты. Дети и женщины стояли, смотрели, как они боком шли. Россиянин стоял с пулеметом и смотрел. Я односельчан гонял с улицы. Чтобы они убежали, спрятались. Вертолеты шли на Гостомель. Бомбили, хотели высадить десант. Я насчитал около пятнадцати-шестнадцати вертолетов. Они сначала над селом летели, а потом над лесом.

— Ваши действия, что вы делали?

— Что мы реально делали? В погреб снесли кровати. У нас в погребе пряталось три семьи. Жена, дочка, зять, внук, внучка. Все были в погребе. Периодически, когда не было обстрелов, выходили. Я лично в погребе не прятался.

— Как часто были обстрелы?

— Очень часто. А в последние дни это вообще был ужас. Девушки поехали, а мы остались тут. Парни помогали 72-й бригаде, возили БК, взрывали мосты, а я тут по хозяйству: чай, то да се. Дроны летали и днем и ночью над головой. Спали до последнего в доме.

— Вы про эвакуацию не думали?

— Нет. Я не думал и не эвакуировался. Я бы взял в руки оружие и пошел их мочить. Убивать! Я их ненавижу.

Николай в начале марта отправил семью в безопасное место, а сам остался в селе. 

— Сильно начали стрелять. Бомбить. Градами обстреливали. Приехали знакомые с дач, забрали семью. Сначала в Мироновку, а потому уже в Червоноград. Под Львовом. Мы их отправили, а сами остались.

— Когда обстреляли ваш дом?

— Это было где-то с четвертого, пятого, шестого, седьмого, до девятого-десятого числа. Я же еще ходил на Пущу, подрабатывал немного. День отдежурил, потом сюда. Сторожил там немного. И три дня тут был. Парням чай грел. Они приезжали с солдатами сюда. Я им готовил чай, кофе. У меня друг есть, он тут с парнями был в дзоте. У меня мастерская за домом. Сначала прилетело туда. Потом в дом. Потом в дом брата. И в соседский дом. Это произошло минут за 10-15. Тут уже все горело. Что прилетело? Не знаю, но моментально вспыхнуло, очень сильно горело. Я пошел посмотреть… Ну, какие чувства? Отчаяние, гнев. Какие могут быть чувства? Мои дети и внуки сейчас скитаются по людям.

— Расскажите про свой дом.

— Двухэтажный дом. Что там было? Морозильная камера, холодильник, четыре телевизора, бойлер, ванна, компьютер, ноутбук. У меня дочка любит печь, разная бытовая техника, для выпечки, для всего. Ну, все что у нормальной семьи есть, то и у нас было. Техники было полно. У меня сгорело очень много инструментов.

— Мастерская уцелела?

— Нет, нет! Одни стены стоят. Нет там ничего. Пусто.

— Расскажите про преступления россиян против гражданского населения.

— При обстреле первым убили Сашку Топаля. Миной. Он маму хотел вывезти, машина стояла. Он сказал, что пойдет машину завести, дошел до калитки и — взрыв. Я видел, как его убили. Ходил, собирал Сашку лопатой.

Василий Васильевич вылез из погреба, разорвался снаряд, его осколком убило.

Костенюка расстреляли россияне. Они заходили, а в женщину попал осколок. Он бежал, они по нему и… Все, расстреляли.

Слава Швец сидел в погребе. Его прямо в погребе застрелили россияне.

Вот по той улице… Николай… Его нашли мертвым в кровати, его тоже убили. Ну, наверно зашли и…

Когда пришел (кажется, девятого числа), тут лежало очень много трупов орков. Вот там, дальше, их очень много было. Я пришел, сфотографировал дом тещи, у нее такое же состояние, ну и смотрел под ноги, чтобы не было растяжек. Сфотографировал и пошел. Потом снова вернулся собаку покормить, смотрю: полно полиции. Меня позвали — лежит мертвый орк. А я даже не видел его, когда в прошлый раз приходил, просто не смотрел в ту сторону… Я не знаю, как тут в селе, потому что тут все разбито, а вот на дачах они были. И жили там. Буряты, и кадыровцы тоже были. Потому что есть люди, которые их видели. Я лично видел.

— Какие планы на будущее?

— Отстраиваться, жить, с детьми и внуками.

— Изменилось ли ваше отношение к россиянам?

Оно у меня изменилось еще в пятнадцатом году. У меня мать русская. В россии, в Саратове, живет двоюродная сестра, в пятнадцатом году она сказала, что придут их войска, и она придет меня защищать. Я перестал после этого с ней общаться.

— И до сих пор не общаетесь?

— Нет! Я их за людей не считаю! Это орда! Хуже орды!