Волчанский агрегатный завод: российские застенки по чеченским лекалам

Предприятие, которое когда-то давало работу трем тысячам людей, сейчас превратилось в место, где исчезают люди, а те, кто возвращаются, — предпочитают не рассказывать хоть что-нибудь.
Ирина Скачко14 августа 2022UA DE EN ES FR IT RU

Иллюстрация: Сергей Прыткин/ХПГ, на основе изображений Волчанского агрегатного завода, dreamstime.com, wikimapia.org

Волчанский агрегатный завод расположен почти в центре Волчанска: с одной стороны – центральный парк с детскими площадками, с другой – городской пляж. Совсем рядом мост через реку Вовчу. Раньше молодожены на него вешали замки – на крепкую супружескую жизнь. Сейчас здесь вражеский блокпост. Стоят обычно «днр-овцы». Для многих жителей Волчанска именно этот мост стал отправной точкой скитаний. Сомнительный контакт в телефоне, или, не дай Бог, «не такая» татуировка – и ты уже за стенами завода.

На предприятии, которое когда-то давало работу трем тысячам сотрудников, сейчас, как говорят некоторые местные, вражеское «гнездо»: место, где исчезают люди, а те, кто возвращаются, предпочитают не рассказывать хоть что-нибудь.

«В семь утра они уже шли по городу»

Волчанск оккупировали в первые сутки с начала полномасштабной войны.

– Мы живем совсем рядом с российской границей. Около семи утра 24 февраля россияне уже шли по городу. В колоннах были танки, бронетранспортеры, пехота… – рассказывает местная жительница Татьяна (имя изменено ради безопасности – женщина уехала в Харьков, но ее родные остаются в оккупации). – Сразу остановились все предприятия. Были взорваны два моста. Началась паника.

Своей пекарни в Волчанске нет. Хлеб раньше привозили из Харькова или из Новой Водолаги. Частная пекарня была как раз на территории агрегатного завода. Она обеспечивала хлебом семьи сотрудников и кое-что шло на продажу.

– А в марте там уже расположились рашисты, – вспоминает Татьяна. – Туда отправляли неугодных: ветеранов АТО, бывших пограничников, полицейских. С ними проводили беседы. Впоследствии, когда этот контингент закончился, уже приглашали тех, кто не желает сотрудничать с оккупантами.

Сначала забирали только мужчин, говорит жительница Волчанска, а потом взялись и за женщин – тех, у кого муж когда-то служил, или сын сейчас в ВСУ.

– Это очень страшно. Приезжает машина огромная, «зедка», в машине автоматчики, прыгают через забор. Если закрыто – ломают двери.

Давление на тех, кто попал на агрегатный, оказывается огромное. Даже если человека через несколько дней выпускают, он выходит оттуда подавленный, не отвечает на телефонные звонки, не хочет рассказывать о случившемся. Людей запугивают, шантажируют семьей, детьми.

Спутниковый снимок Волчанского агрегатного завода. На мосту справа расположен печально известный блокпост. Ⓒ Google Maps/Maxar

Первые официальные сообщения о происходящем на Агрегатном заводе появились в апреле. Во время телеэфира глава Харьковской военной администрации Олег Синегубов заявил: «В городе Волчанск оккупанты вывезли один из заводов на территорию российской федерации, а в помещениях этого завода устроили тюрьму, настоящий концлагерь, где людей подвергают пыткам, заставляют сотрудничать с ними, становиться в ряды российских вооруженных сил».

Немного позднее информацию про агрегатный подтвердили и в прокуратуре. Руководитель Харьковской областной прокуратуры Александр Фильчаков заявил, что продолжается досудебное расследование в производстве по заводу: «Оккупанты незаконно удерживают людей, подвергая их физическому и психическому насилию… Полную картину мы увидим, когда украинская армия возьмет под контроль территорию всех оккупированных громад».

Почему именно агрегатный?

Заместитель директора Волчанского агрегатного завода Олег Топорков знает о предприятии все. Ему самому пришлось несколько месяцев жить в оккупации и скрываться от россиян.

– Агрегатный – это довольно большая территория, на которой расположены основные цеха, подсобные помещения, столовый комплекс, способный за раз обслуживать 500 человек. Есть ремонтные, бытовые помещения, – не без гордости рассказывает он. – Самый большой из цехов, двадцатый, представляет собой прямоугольное сооружение высотой в центральной части метров восемь, по бокам к которому пристроены трехэтажные помещения. Это и раздевалки, и служебные кабинеты, и складские помещения.

Олег Топорков был вынужден несколько месяцев жить в оккупации и скрываться от россиян. © Денис Волоха/ХПГ

Именно в двадцатом цехе и держат похищенных людей. Оказывается, в нем много изолированных помещений. 

– У нас предприятие было режимным, – объясняет Олег Топорков. – Мы еще при царе Паньке выпускали военную продукцию. И поэтому у нас есть складские помещения, где хранилась продукция перед отправкой заказчику. Помещение можно было запломбировать. Затем военные приезжали и забирали заказ. В них и сделали этот концентрационный лагерь. Это капитальные изолированные постройки с железобетонными стенами. Некоторые складские помещения не имеют окон, у них металлическая дверь. Именно их и используют в качестве камер содержания. Служебные кабинеты используются для допросов. Есть еще складские помещения, где также удерживают людей.

Еще одной причиной, почему оккупанты выбрали именно двадцатый цех, является, по мнению Олега Топоркова, тот факт, что рядом стоит семиэтажное административное здание. Оно защищает цех от обстрелов с запада.

Сам завод является автономным предприятием с собственной водной скважиной и канализационной системой. Вся территория ограждена забором, колючей проволокой, есть видеокамеры.

Кроме того, местные рассказывают, что предприятие расположено таким образом, что в случае, если ВСУ будут обстреливать «вражеское гнездо», им будет очень трудно не попасть по гражданским объектам. Недалеко парк, частный сектор, детский сад, который оккупанты обещают вот-вот открыть, несмотря на опасность для детей.

Сколько пленников удерживают на заводе?

– Местные, которым удалось освободиться оттуда, рассказывали, что некоторых содержали в камере, где находились еще десять человек. Кто-то сидел с тридцатью, – говорит Олег Топорков. – Точных цифр вам никто не назовет. Приблизительно от ста до ста пятидесяти человек, в зависимости от ситуации. Произошло какое-то ЧП или репрессии – они всех людей стягивают, набивают под завязку. Если вопрос в том, сколько там можно держать, то смотрите: цех размером примерно метров сто пятьдесят на пятьдесят. Понимаете, если внутрь загонять людей, сколько можно их поместить? В помещении четыре на пять могут тридцать человек сидеть.

Олег Топорков говорит, что на заводе есть все «разновидности оккупантов»: и мобилизованные из так называемых «ЛНР» и «ДНР», их же народная милиция и органы безопасности, и российская нацгвардия, и кадровые военные. Управляет всем, конечно, ФСБ. Сотрудники этой структуры в основном и проводят допросы. Наблюдают, конвоируют люди из «ДНР» и «ЛНР».

Забрать на завод могут за все, что угодно. Кроме проукраинской позиции, причиной может стать клевета соседа.

– 37-й год во всей красе! – говорит Татьяна.

Похоже, иногда людей похищают, чтобы банально их обокрасть.

У нас есть свидетельство человека, которого током пытали на агрегатном, чтобы получить деньги. После того, как мужчина отдал оккупантам сбережения, его отпустили. Впрочем, на свободу после многочасового или многодневного «разговора» выходят не все.

– Есть люди, которые были на заводе и которых потом вывезли в Россию, – говорит Олег Топорков. – Домой они не возвращались. Есть до десятка тех, кого только я знаю. Есть те, что в списках обмена. А есть люди, о которых думали, что их расстреляли, а они через два месяца вышли на связь с родными из России, из Белгорода.

Как найти родного человека?

13 апреля у Алены Цыганковой россияне забрали отца и еще двух родственников, у Маргариты Стальновой – мужа. Это произошло в дачном кооперативе «Символ» Чугуевского района. Почему их похитили, женщины не знают. Может, потому что возили гуманитарку. Может, потому, что у отца Алены, Игоря, был генератор, и соседи приносили ему все свои телефоны. Некоторые из похищенных хорошо разбираются в технике – могли забрать, чтобы ремонтировали машины оккупантов. Может, оккупанты хотели просто забрать несколько автомобилей (и забрали).

Так или иначе, по словам соседей, тринадцатого приехали военные, надели на головы мужчин мешки и забрали в неизвестном направлении.

– Перевернули все в доме. Порезали даже пенопласт на потолке. Вынесли весь электроинструмент, газовую печь, газовый баллон, забрали машины. Машина моего отца – Форд Гранада белого цвета, а еще Рено Кенго и красный бус, – говорит Алена Цыганкова.

– Как рассказали соседи, в папиной машине не было топлива, ее дотащили до их блок-поста, заминировали и бросили. Через некоторое время приехал кто-то из высшего руководства и сказал, что ее нужно разминировать и перегнать на Шестаково.

Алёна Цыганкова. Ⓒ Денис Волоха/ХПГ

Сначала родным говорили, что скоро отпустят всех задержанных. Но впоследствии сообщили, что их перевезли в глубокий тыл – «ради безопасности».

О том, что глубокий тыл – это, возможно, Волчанск, и Алена, и Маргарита могут только догадываться. Более или менее достоверной, а тем более официальной информации нет.

– Мы узнали кое-что через знакомых, далеких знакомых, – говорит Маргарита Стальнова. – В Волчанске одного мужчину задержали на неделю. оккупанты нашли какой-то контакт у него в телефоне, который им не понравился. Жена с ребенком каждый день ходила, просила: отпустите! И его выпустили. Когда ему показали фотографии наших задержанных, он сказал, что видел там кого-то похожего. Но можно ли этому верить… Человек в таком состоянии… Неизвестно, что с ним делали.

В волчанских телеграмм-чатах говорят, что для того, чтобы узнать, находится ли человек на Агрегатном заводе, нужно подойти к проходной и назвать фамилию пропавшего.

«Выходит военный со списком. Называете ему имя и дату рождения. Он проверяет по списку и говорит, есть ли у них такой. Предупреждает, что нет свиданий и передач. Не говорит, сколько еще будут держать», – описывает процесс одна из корреспонденток чата.

И Маргарита, и Алена, конечно, не могут поехать в оккупированный Волчанск. Один из вариантов – попросить кого-нибудь из местных подойти на проходную завода. Но люди боятся рисковать. Уже были случаи, когда в застенки забирали и тех, кто интересовался судьбой пропавших.

– Я нашла одного знакомого, а он попросил девушку из Волчанска расспросить о моем муже, – рассказывает Маргарита. – Говорят, девушкам это сделать проще. Он ничего не обещал, тем более связи там нет. Но ответ получили: видели, жив, ремонтирует технику.

Впрочем, и эта информация неофициальна. Женщины обратились в полицию, СБУ, Национальное бюро розыска, в Красный Крест. Ждут.

Это уже было

Оккупанты не придумали ничего нового, устраивая такую ​​пыточную посреди города. И сейчас я даже не о донецкой «Изоляции». У россиян богатый опыт в обустройстве незаконных мест несвободы на оккупированных территориях. Может быть, даже методички есть.

Вот как почти двадцать лет тому назад сотрудники «Мемориала» описывали неофициальную тюремную систему, созданную россией на Кавказе во время второй чеченской войны: «За фасадом официальной системы мест содержания задержанных, дознания и следствия действует неофициальная система незаконных мест содержания – в расположении воинских частей. Центр этой системы находится в Ханкале, на главной базе федеральных сил. В этой параллельной системе в качестве «последствий» к задержанным и «пропавшим» применяют жестокие пытки, приводящие к скорой смерти, совершают внесудебные казни. Если в «первую чеченскую войну» подобные преступные действия практиковались военной разведкой и спецназом, то во время второй войны этот опыт перенимается и активно используется сотрудниками сил правопорядка (МВД и т.п.)».

Правозащитники тогда рассказывали о разных местах неофициального задержания: там были и просто ямы посреди поля (так называемые зинданы), покинутые помещения, и «временные фильтрационные пункты», о которых мы сегодня так много слышим.

«Приглашение» на неофициальный, нигде не зафиксированный разговор, после которого из человека можно выбить любое признание, имеет глубокие корни в структуре силовых ведомств еще, наверное, с советских времен. Александр Черкасов в середине двухтысячных писал в статье о секретных тюрьмах в Чечне: «Мечта любого российского оперативника – пообщаться с человеком «вне процесса», пока он не защищен ни присутствием адвоката, ни уголовно-процессуальным кодексом. Человека «приглашают» или «доставляют», а затем с ним «разговаривают»... вплоть до «получения» явки с повинной. Но так чтобы «исчезнуть» человека или хотя бы получить его в свое распоряжение надолго – это уже гора мечтаний!»

Через двадцать лет, как известно, у соседей мало что изменилось. Даже вожак тот же.

С Волчанском оккупантам повезло: для исчезнувших ради приятного разговора горожан не нужно было, как в Чечне, искать заброшенные помещения или даже выкапывать специальные ямы. Прямо в центре нашлось идеальное помещение.


В соответствии с Женевской конвенцией в отношении гражданских являются запрещенными:

  •  насилие над жизнью и личностью, в том числе все виды убийств, причинение увечья, жестокое обращение и пытки;
  •  захват заложников;
  • надругательство над человеческой личностью, в частности, оскорбительное и унизительное обращение;;
  • осуждение и применение наказания без предварительного судебного решения, вынесенного судом, созданным надлежащим образом и предоставляющим судебные гарантии, признанные цивилизованными народами как необходимые.

Однако, где Россия, а где – Женевская конвенция.

Поделиться