“Война на четырех лапах” — персональная война Сергея Небоги
Меня зовут Небога Сергей Валериевич, я владелец питомника кавказских овчарок “Древо жизни”, Украина, город Черкассы.
Как давно Вы занимаетесь разведением собак?
В профессиональной кинологии я 15 лет. Собаки из моего питомника представляют нашу страну на международных соревнованиях. Кстати, последние 5 лет я поставляю собак для Министерства обороны Украины, для Укроборонпрома. Также наши выпускники служат в силовых подразделениях.
Повлияли ли события 2014 года на кинологию Украины?
Дело в том, что кинология стран бывшего советского союза всегда была поделена. Российские кинологи смотрели на нас с пренебрежением. Но я никогда не понимал, почему кинология Украины приравнивается к странам третьего мира, а Беларусь и Россия — первый мир. У нас всегда была очень плодотворная племенная работа, наше поголовье всегда было конкурентоспособным, наших собак знали во всем мире.
В 14-м году появился российский нарратив: “Собаки вне политики, собаки ни при чем”. Как же собаки ни при чем, если кинология страны представляет лицо этой страны? Это, во-первых. Во-вторых, кинология всегда была под колпаком определенных силовых структур. Простой пример: президента Туркменистана летит в гости к путину, а он ему дарит щенка алабая. Так каким образом собаки вне политики?
В Украине кинология разделилась. Я имею в виду кинологов Харьковщины, Донбасса и других русскоязычных регионов. Многие люди тоскуют по братским народам. Я не совсем их понимаю, но, к счастью, многие изменили свои взгляды.
К сожалению, многие пытались усидеть на двух стульях: и вашим, и нашим, и в РКВ и в КСУ. Многие кинологи с Донбасса без зазрения совести брали и российскую гуманитарку, и нашу, ездили и туда, и сюда.
Полгода я этим людям задавал один простой вопрос: “Люди добрые. Как вы собираетесь потом с нами бегать в одних рингах и быть в кинологии Украины после всего, что произошло?” Я лично помогал вывозить питомники из Харьковской области, Мариуполя, Бердянска, Херсона, Запорожья. На Донбассе всегда было очень много моих выпускников [я имею в виду собак]. Многих из них уже нет. Ни хозяев, ни животных. Очень сильная кинологическая школа была в Харькове, Донецке, Мариуполе, но спаслись единицы.
Каким для Вас было 24-е февраля?
Когда началась полномасштабная агрессия, я был со своей семьей в питомнике. В половине шестого утра мне позвонили коллеги из Харьковской области, моя знакомая [тоже владелица питомника], коллега, которая разводит кавказских овчарок. Она мне сказала со слезами в голосе: “Сергей Валериевич, под моими окнами идут российские солдаты и танки”. К сожалению, связи с ней больше нет. Нет села, где она жила, и судьба ее мне неизвестна. Спрашивал у парней, которые освобождали Харьковскую область: “Узнайте хоть что-то”. Ответ был один: “Здесь руины, здесь нет никого”.
Ваш питомник был в оккупации?
К счастью, в оккупации я не был, но стоял вопрос: “Что делать?”
Мне предложили эвакуироваться вместе с собаками навсегда в Канаду. Но я не хочу никуда уезжать из своей страны. Легко сказать: “Приезжай”. Кто не имел 20 собак весом 50-100 килограммов, просто не представляет, что это такое: взять их всех в зубы и поехать в неизвестность. С тремя собаками в Киев едешь, и это целая спецоперация. Это очень дорогое хобби. Бизнесом в нашей стране я не могу это назвать. Обычно, этим занимаются фанатики. Любой человек, у которого есть питомники с большими собаками, понимает, что перевезти такое количество собак очень тяжело. Во-первых, нужны деньги. Во-вторых, нужен большой рейсовый автобус. В-третьих, вы помните, что происходило в первые дни войны: была паника, людей не могли вывезти, что уже о собаках говорить. Но я видел много примеров человечности.
Мои знакомые в Буче, Ирпене, Бородянке бросали все: дорогие машины, усадьбы, и в домашних тапочках, с паспортом в зубах, тянули своих детей и животных. Так, были случаи, когда люди бросали животных, но я очень горжусь, что украинцы показали такой большой пример человечности.
В Киевской области погибло много волонтеров. Это, как правило, наша прогрессивная молодежь, которая не побоялась вывозить животных и людей. Двадцать четвертого мы с сыном записались в Территориальную оборону, потому что я не хотел бежать. Единственное, о чем я попросил друзей за границей, помочь выехать моей семье. Двадцать пятого я приехал к ветеринару и попросил двадцать ампул снотворного. Это было очень трудное решение, которое я не могу себе простить. Дело в том, что я уже знал, как расстреливали собак, как сжигали в Киевской области целые фермы, как издевались. 24-25-го оборвалась связь со многими моими коллегами, с которыми я еще полгода назад на “Кристалле” пил кофе. Многих из них уже нет в живых.
Я знал, что если мое село оккупируют и они узнают, что это мои собаки [Сергея Валериевича Небоги], их не просто расстреляют, но будут издеваться. Я принял решение усыпить все свое поголовье.
Мне не пришлось это делать, но я был готов. Я никогда не прощу своих коллег из России, которые в начале войны хлопали в ладоши: “Так вам и надо, бандерам проклятым”. Я никогда этим людям не прощу.
Меня осуждали, дескать, почему не отдал собак? Дело в том, что отдать таких собак как кавказские овчарки, практически невозможно. За 20-21 год мне удалось отдать в хорошие руки около пяти взрослых собак. Я считаю, что сделал невозможное. Пристроить кавказца (собаку-лидера и однолюба) практически невозможно. Сейчас у меня пятьдесят собак, которые ждут хозяев. Я готов раздать. Кто готов взять? Если нет, не стоит меня осуждать.
Что мотивировало Вас создать фильм “Война на четырех лапах?”
Все очень просто. В Киевской области много моих коллег, которые в обычной мирной жизни были моими конкурентами. Мы не дружили. Например, известный во всем мире питомник “Даур Дон”, где 70 собак, 7 чемпионов Мира, 15 чемпионов Европы. Такого даже у россиян не было, хотя про эту породу говорят, что она бывшая советская. Так сложилось, что именно за них я переживал больше всего, потому что они находились в Жереве [Иванковский район]. Сейчас этого села уже не существует. С первого дня с ними не было связи. Первым, кому я поехал помогать, когда освободили Киевскую область, был именно питомник кавказских овчарок “Даур Дон”. Они были удивлены, когда через минные поля я до них наконец-то добрался. Именно там зародился этот фильм.
Я снимал минные поля, а когда доехал до них, у меня уже был маленький кусочек материала. Потом я поехал ко вторым, третьим, пятым, десятым. Мы переписывались в Фейсбуке, Телеграме. Я знал, кто где находится, по дороге забрасывал мясо, корма, примерно в пять питомников.
Был питомник с московской сторожевой, там у женщины во дворе стоял танк. Они [россияне] как-то сказали: “Твои собаки нам мешают спать своим лаем, давай, чтобы ты не мучилась, мы их расстреляем и все”.
Поэтому, я решил, что это надо фиксировать, потому что однажды наступи время, когда эти факты будут в суде.
Почему вы решили спасать собак, а не людей?
Я не могу сказать, что спасал непосредственно только собак. Я спасал собак с хозяевами. Звери претерпевают, погибают, страдают как люди. Только человек может сказать “Помоги”, — а собака, кошка этого не скажет. К сожалению, сейчас такой помощью занимается небольшое количество людей. Я очень благодарен европейским странам, которые позволили пересекать границу невзирая на родословные и ветеринарные паспорта. Я очень благодарен европейскому сообществу, которое приняло это огромное количество собак.
По вашему мнению россияне целенаправленно уничтожают животных?
У меня есть непосредственные факты. Когда снаряд залетает в вольер, я понимаю, что пуля — дура. Но я был в одном селе, в Бородянке, разговаривал с мужчиной, который показал мне шкуру с головой своего немца, молодой овчарки. Его буряты съели. Я был удивлен, а он ответил: “Чему вы удивляетесь? У нас такое в каждом дворе: там съели, тут съели”. Мужчина, который давал мне интервью, кишки и шкуру своей собаки нашел в подвале: животное просто съели. Таких случаев на Киевщине очень много. Более того, животных не просто съедали, им простреливали хребты, чтобы животное мучилось и умирало медленной смертью. Я был в местах, где животные ели друг друга. Это я видел собственными глазами на Киевщине. Питомник “Даур Дон” чудом вывез 10 собак, а 60 осталось. Когда мы вернулись, они бегали по лесу, половина собак погибла от снарядов. У меня есть кадры, где прямо посреди дороги собаку прибили за шею костылями к дереву. Таких случаев много.
У меня есть факты, когда целые питомники, например, алабаев, среднеазиатских овчарок, вывозили в россию. Или брали щенка, а потом находили голову и лапы щенка на краю села. Они его просто пожарили с картошкой.
На Киевщине в каждом селе вы найдете множество людей, который вам это подтвердят. Еще один известный случай: целую ферму коней под Бородянкой, под Гостомелем просто расстреляли забавы ради. Про сельскохозяйственных животных молчу, потому что в каждом селе такие случаи. Сжигали целые фермы. Я знаю людей, которые после деоккупации собирали останки людей и животных. Это страшные вещи. Мне позвонил знакомый, который заходил после ЗСУ. Они собирали эти останки.
Он позвонил в два часа ночи и первое, что сказал, было: “Валериевич, первое, что я хочу сделать — сходить в душ и выпить бутылку водки без закуски”. Я спрашиваю: “Саша, что случилось?” А он говорит: “Вся Буча, весь Ирпень завалены останками людей и животных. О людях мы заботимся, а о животных, к сожалению, заботятся только их хозяева”. Например, Вячеслав Закатов — легендарный человек, владелец кавказских волкодавов. Ему 72 года, к нему приезжал весь Кавказ, а сейчас этот человек сидит в Чернигове, в разбитом доме, с двенадцатью собаками. После “Даур Дона” я поехал к нему. Я отправил ему несколько обогревателей, потому что застеклить его разбитый дом и покрыть крышу — нереально. Человек живет в ванной комнате. Я всегда стараюсь ему что-то в Чернигов отправить. Мужчине 72 года, он не бросил своих собак, хотя возможность выехать у него была.
Еще пример. Глава союза ветеранов АТО — Сергей Москаленко не бросил своих собак. Этот человек не смог выехать и чудом остался в живых. На Харьковщине у меня были друзья, с которыми нет связи я февраля. Когда освобождали Харьковщину, я писал знакомым парням, которые принимали участие в деоккупации: “Посмотрите поселок Веселое, поселок Циркуны”. Мне люди отвечали: “Валериевич, там уже нет ни людей, ни животных, их просто не существует”. Мариуполь — это вообще отдельная тема. Там у меня погибло несколько друзей-кинологов. Жена Виталия Абашова, который помогает мне с мясом, родом из Мариуполя. У ее сестры был большой питомник и сорок собак, но сейчас нет никого: ни сестры, ни собак.
Почему оккупанты так поступают с животными?
Я считаю, что есть две причины. Во-первых, они представители орды, дикари, которые не имеют никакого отношения к цивилизованному миру. Во-вторых, все что имеет признаки украинского флага, для них как красная тряпка для быка. В 2021 году моя выпускница Аза из “Древа жизни” в Берлине выиграла монопородный чемпионат Европы по кавказской овчарке. Но от наших российских “коллег” я не услышал ни одного поздравления. Это были молчаливые проклятья в нашу сторону, потому что победила не их собака, не их выпускник [их было 43], а наша, из Украины, которая сейчас проживает в Берлине. Аза стала лучшей сукой Европы, но в тематических группах и сообществах ничего, кроме грязи и негатива, я не увидел. Меня поздравили только наши земляки. Более того, я хочу сказать, что все наши собаководы, которые побеждают в Европе, подвергаются издевательствам. Был чемпионат Европы в апреле в Париже. Когда наши девочки выиграли, им россияне плевали в лицо, дули тыкали, в пьяном угаре кричали: “Россия вперед”. Так не должно быть.
Какие задания стоят перед кинологами Украины?
Российской кинологической федерации [РКФ] не место во всемирном сообществе собаководов. Собаки всегда представляют лицо страны: как спорт, искусство, что-то еще. Это всегда лицо страны. С учетом того, что половины кинологии не существует, сейчас наша главная задача — выжить и сохранить поголовье, которое осталось. Именно поэтому, я помогаю сегодня тем людям, с которыми конкурировал. Сейчас мы в одной лодке, как пел Олег Скрипка: “В челне будто во сне”.
Что можно считать окончательной победой Украины?
Я считаю, что наша победа будет тогда, когда мы вернемся на границы 91-го года, как сказал наш Президент. Это — во-первых. Во-вторых — россия в том виде, в котором она есть сейчас, не имеет права на существование. Просто не имеет права. Она должна закончить свое существование раз и навсегда.